Гомеопатия – органическая часть культуры своего времени. Эта тема почти не освещена в современной литературе, посвящённой гомеопатии. Данная книга восполняет пробел в этой области.

Автор книги предприняла смелую попытку ответить на вопросы: «Почему гомеопатия появилась именно в то время? Какие перемены в мыслительной сфере способствовали её зарождению? На какой эпистемологической основе происходило её становление?». С этой задачей она великолепно справилась.

Большая часть жизни С. Ганемана пришлась на время немецкого Просвещения, но к моменту открытия им гомеопатии уже заявили о себе новые направления культуры: классицизм и романтизм. Автор утверждает, что одной ногой Ганеман стоял в Просвещении, а другой – в романтизме, которому были присущи взгляды на природу как на одухотворённую сущность и стремление обнаружить в природе духоподобные силы.

Фигура С. Ганемана пребывает в одном ряду с такими немецкими мыслителями, как историк культуры И. Гердер, философ, писатель и естествоиспытатель И. Гёте, врач К. Гуфеланд, философ и писатель Новалис (Ф. Харденберг), философ Ф. Шеллинг, биолог Л. Окен, географ К. Риттер, – все они были уверены в существовании некой «жизненной силы» в неживой природе.

Так, во второй части «Фауста» Гёте описал процесс омоложения на восходе солнца под воздействием целебных природных духовных сил. Это не что иное, как признание активного начала, таящегося в природе. Возрождение тонких духов природы напоминает возникновение гомеопатических лекарства под воздействием динамизации. Примечательно, что Гёте обраnbk внимание не только на деятельную силу природы, но и на личные усилия Фауста.

Гёте, в пьесе «Лила» (1790), на шесть лет ранее первой публикации о гомеопатии С. Ганемана, высказал идею принципа Similia similibus curentur. Персонаж пьесы, доктор Верагио (Veragio), принял решение излечить болезненную меланхолию Лилы с помощью новой фантазии: она должна принять активное участие в спасении своего мужа и сестёр от жестокого, страшного человека, под магическим колдовством которого она будто бы оказались. Тогда же врач Райл, из города Галле, предложил «лечение театром»: нервные заболевания, вызванные воображением, надлежит лечить фантазией – ви?дение своих проблем, воплощенных на сцене, должно облегчать страдания и приводить к исцелению.

Шеллинг указывал на такую аналогию: поскольку наш дух стремится к самоорганизации, то такое же свойство присуще и внешней природе. Однако, поиски Ганемана шли индуктивным путём, в отличие от дедуктивных устремлений Шеллинга.

Автор книги подробно разъяснила, как под воздействием романтического духа того времени С. Ганеман пришёл к признанию ключевого понятия гомеопатии – «жизненной силы» (Lebenskraft). Понятие «жизненная сила» ввел в обиход врач и ботаник Ф. Медиус, в 1774 г. Многие учёные того времени разделяли идею Гердера, что «физиология человека и животного является ничем иным, как проявлением жизненных сил». Гуфеланд подчёркивал, что «жизненная сила – очень тонкий, всеохватывающий и невидимый фактор природы, нам пока неизвестный». А врач Райл заявлял, что «жизненную силу невозможно обнаружить опытным путём, а, следовательно, её нельзя считать материальной».

Ганеман не поддержал ни Гуфеланда, всецело полагавшегося на «жизненную силу» в лечебном процессе, ни установку тех врачей, которые уповали лишь на действие лекарства. До третьего издания «Органона...» С. Ганеман широко не использовал понятие «жизненная сила». Наряду с этим понятием, он прибегал и к другим: «жизненный принцип», «жизненная энергия», «жизнеопытная сила», «автократия», «динамизм».

Основатель гомеопатии признавал наличие «жизненной силы» не только в живом организме, но и в неодушевленной природе. Если Гуфеланд и Райл рассматривали «жизненную силу» как регуляторный принцип, то Ганеман и Риттер допускали её объективное существование. Ганеман полагал, что растительная и минеральная субстанции потенциально содержат духовную составляющую. Поскольку болезнь представляет собой динамическое изменение организма и духа, то она может быть устранена только средством, которое способно вызывать динамические изменения физического и духовного состояния человека. Таким образом, при производстве лекарства по гомеопатической методике происходит материализация духа или спиритуализация материи. Эта идея были близка и Гёте: «Всё в природе есть живое и наделено силой; наша задача – выяснить, как оживить и привести эту силу в действие». Этой же мысли придерживался и Гумбольдт, отмечая, что цель учёного, – прийти к такой точке зрения, которая выражала бы «внутреннюю активность природы».

Романтизм – это не бунт против разума, а неприятие чрезмерного абстрагирования, – и, вместе с тем, обращение к интуиции. Как для романтиков, так и для С. Ганемана было общим то, что все они имели страстное желание объединить человека и природу. Немецкие романтики исходили из «таинственного параллелизма» или «симпатизма» (магии подобия).

Современный немецкий философ П. Слотердайк так отозвался о С. Ганемане: «Всё, связанное с Ганеманом, пропитано эмпирией и одновременно преисполнено мистики». Мистика С. Ганемана состояла в признании им таинственной «жизненной силы», а также в том, что при назначении лекарства нужно подмечать особенные, редкие, специфичные симптомы пациента. С другой стороны – он, конечно, эмпирик.

Творец немецкой романтической концепции «Bildung» (формирование человека), В. Гумбольдт, считал, что образование можно эффективно развивать только в форме сравнительного обучения, подкрепляемого личным опытом. На рубеже XVIII–XIX вв. эта идея получила широкое распространение в литературе. В произведениях Гёте, Риттера, Гумбольдта личное было тесно переплетено с объективными научными представлениями того времени. Отсюда вытекало положение: эмпирические наблюдения должны быть основаны на живом личном опыте. Вместе с тем, подчеркнула автор новой книги, воззрения С. Ганемана отличались от общепринятой концепции романтизма.

Так, он полагал, что гомеопатия – это не самостоятельное использование внутренних сил организма. Она основана на представлении о наличии в природе активной динамической силы, которую можно применить в терапевтических целях.

И Новалис, и Ганеман искали аналогию между отдельными сущностями. При этом они отмечали, что недомогание – это не какая-то уникальная манифестация болезни в индивиде, а только указание на то, что каждая болезнь проявляется специфически. Однако, в отличие от Ганемана, Новалис ставил болезнь выше здоровья, ибо она, по его мнению, ведёт к совершенствованию индивида: «Идеальное здоровье может вызывать лишь общий научный интерес; болезнь же относится к области сугубо индивидуального». Но вывод из этого представления и Ганеман, и Новалис делали один и тот же: если болезнь индивидуальна, то и лечение должно быть таковым.

Вместе с тем, между знаменитой «магической палочкой романтизма» Новалиса и принципом Ганемана Similia similibus curantur имеется существенное различие. Ганеман не утверждал, что между человеческим телом и Вселенной существует морфологическая аналогия, что было характерно для Окена и Новалиса. Творец гомеопатии признавал только влияние «силы аналогии», и открытие им гомеопатии было основано не только на принципе аналогии, но и на понятии взаимосвязи: аналогия существует между симптомами больного и лекарством; взаимосвязь проявляется в том, что одна болезнь вытесняет другую.

Автор подчеркнула, что С. Ганеман, как и Шеллинг, включил дух в природу и природу в дух. Задача идеального познания, по Шеллингу, состоит в том, как бесконечное представить в конечном. Эту же мысль высказывал и Гёте. Проявление силы гомеопатического лекарства свидетельствует о том, что бесконечное присутствует в конечном: в бесконечно малой дозе лекарства проявляется скрытая бесконечная сила природы.

Важная мысль Гёте, что природа «объединяет в целом состояния, чуждые друг другу», была признана и Ганеманом. Он полагал, что, наблюдая за разрозненными частями природы, мы можем постигнуть единое целое. Заслуга Ганемана состоит в том, что он согласовал часть и целое, видимое и невидимое, эмпирическое и умозрительное.

Можно согласиться с утверждением автора, что Ганеман был кантианцем в эпистемологическом плане, но, вместе с тем, склонялся и к посткантианским представлениям о «жизненной силе», которую, по Канту, никак нельзя обосновать. Всё же, на наш взгляд, Канту – главному разрушителю догматизма – в этом исследовании уделено относительно мало внимания. А ведь его категория «возвышенного» и представление об активной, творческой роли человеческого сознания были тем стимулом, который двигал открытиями. Как мировоззрение упомянутых выше мыслителей, так и воззрения Канта, в значительной мере, привели Ганемана к открытию гомеопатии. Ганеман писал: «Я очень уважаю Канта, особенно за то, что он ограничил экспериментом философию и человеческое знание».

Видимо, представление Канта о трансцендентности «жизненной силы», а, соответственно, и её непознаваемости, заставило Ганемана отказаться от необходимости теоретического обоснования этого понятия, – он упорно избегал пространных рассуждений о сущности «жизненной силы». В духе Канта Ганеман утверждал, что реальное знание возможно только в области эмпирии. Но, в отличие от Канта, Ганеман допускал, что невидимое может стать видимым: Erfahrung (опыт) подтверждает таинственную работу природы.

Автор книги задала самой себе ещё один вопрос: «Каков механизм исцеления в гомеопатии?». И слишком простодушно, как нам кажется, пытается найти ответ на него, анализируя лишь исторический аспект гомеопатии. Автор не склонна видеть в гомеопатии эффективного лечебного метода, оправдывая свою позицию тем, что рассматривает гомеопатию лишь как «исторический феномен», а не как медицинскую систему. Однако, эти замечания нисколько не умаляют высокое достоинство книги.

Несомненно, эта интересная книга будет полезна врачам-гомеопатам как пособие по развитию эвристического мышления на ниве гомеопатии.