Гомеопатия
Одесские крупинки или globuli по-одесски.
Украинский гомеопатический ежегодник: По следам записок В.В. Вересаева
|
Поиск:
Гомеопатия - это...
Карта сайта
Написать письмо врачам
Написать письмо в аптеку
Правила записи на консультации врачей
Публикации по гомеопатии
Materia Medica динамизированных лекарственных препаратов...
История и практика использования биотерапевтических средств...
Гомеопатические средства в неврологии и медицинской реабилитации...
Препараты из насекомых...
Периодические профессиональные издания
Международные новости
Семинары, конференции, форумы
Одесские Гомеопатические Конгрессы
И снова о фаршированной рыбе
Объявления для гомеопатов
События, даты, поздравления и комментарии
Книги и журналы для гомеопатов
Новые издания по гомеопатии
Одесское гомеопатическое общество
Анкеты консультантов и лекторов Общества
Одесская гомеопатическая аптека
История аптеки
Номенклатура динамизированных средств
Монокомпонентные средства
Сверхвысокие разведения ГЛС
Многокомпонентные динамизированные средства
Изготовление гомеопатических лекарств
История гомеопатии в регионе
Materia medica
Гомеопатия для чайников
Вопрос - ответ
Дружественные сайты
|
The author, the doctor-homeopath, presents the most interesting excursus into “Reminiscences of a physician” of the known colleague, publicist, historian, writer V.V.Veresayev (1867-1945). The analysis of opinions and V.V. Veresayev's statements including those about homeopathy, is very exact and useful to all representatives of a medical science.
Покаяние и отзывчивость, присущие выдающемуся русскому писателю, Викентию Викентиевичу Вересаеву (Смидовичу), дают возможность читателю пребывать в правде, изумляться стилю и смелости автора, дару его слова и трудолюбия. Прозаик, публицист, поэт-переводчик и, наконец, врач, - в своих «Записках врача» очень искренне приглашает не только к размышлениям, но и к диалогу. Создаётся впечатление, что автор - твой современник и, часто, - даже ровесник… Уроженец г. Тулы (04.01.1867), из русско-польской семьи. В 1888 г., уже будучи кандидатом исторических наук, поступил в Дерптский университет (на медфакультет). Работал ординатором в Боткинской больнице Санкт-Петербурга.Служил врачом в действующей армии в годыя русско-японской войны (1904-1906 гг.). 3 июня 1945 года, в последний день своей жизни, писа-тель редактировал сделанный им перевод «Илиады»… Ниже привожу отдельные выдержки из «Записок врача», выражая полную уверенность в том, что этих цитат достаточно, чтобы заинтересовать читателя лучше узнать творчество этого незаурядного Человека.
…Мы так боимся во всём правды, так мало сознаем её необходимость, что стоит открыть хоть маленький её уголок, - и люди начинают чувствовать себя неловко: для чего? Какая от этого польза? Что скажут люди непосвящённые, как поймут они преподносимую правду? С самого поступления моего на медицинский факультет, и, ещё больше, после выступления в практику, передо мною, шаг за шагом, стали подниматься вопросы, один другого сложнее и тяжелее… эти вопросы бьют в глаза каждому врачу, ими мучится каждый врач, не совсем ещё застывший в карьерном благополучии…
… Ничего нет вреднее, и ничто не несёт с собой столько разочарований, как преувеличенная вера во что-нибудь…
…Каждый факт, каждое объяснение факта, как будто сами собою твердили золотые слова Бэкона: не выдумывать, не измышлять, а искать, что делает и несёт с собою природа…
…С новым и странным чувством я приглядывался к окружавшим меня людям, и меня всё больше поражало, как мало среди них здоровых; почти каждый чем-нибудь был болен. Мир начинал казаться мне одною громадною, сплошною больницею… Да, становилось всё несомненнее: нормальный человек – это человек больной; здоровый представляет собою лишь счастливое уродство, резкое отклонение от нормы…
…Беречься? Но этим теряешь приспособляемость… Ни один час здоровья нам не гарантирован.
…Существование медицинской школы – школы гуманнейшей из всех наук – немыслимо без попрания самой элементарной гуманности…
…Нас посвящали в изнанку дела… Рядом с тою парадною медициною, которая лечит и воскрешает, и для которой я сюда поступил, передо мною все шире развёртывалась другая медицина – немощная, бессильная, ошибающаяся и лживая, берущая лечить болезни, которых не может определить, старательно определяющая болезни, которых заведомо не может вылечить… Я начинал всё больше проникаться полнейшим медицинским нигилизмом, - тем нигилизмом, который так характерен для всех полузнаек… Я закрывал глаза на средства и пределы науки, на то, что она делает, и смеялся над нею за то, что она не делает всего… Так именно и относится к медицине большинство недумающих людей…
… - Случай, положим действительно, не из лёгких, - сказал профессор, и присту-пил сам к расспросу больной. Сначала он предоставил самой больной рассказать об её болезни. Для меня её рассказ послужил основою всему моему исследованию; профессор же придал этому рассказу очень мало значения. Выслушав больную, он стал тщательно и подробно расспрашивать её о состоянии её здоровья до настоящей болезни, о начале заболевания, о всех отправлениях больной в течение болезни; и уж от одного этого умелого расспроса картина получилась совершенно другая, чем у меня: перед нами развернулся не ряд бессвязных симптомов, а совокупная жизнь больного организма во всех его отличиях от здорового… Наконец профессор приступил к выводам. Он шёл к ним медленно и осторожно, как слепой, идущий по обрывистой горной тропинке, ни одного самого мелкого признака он не оставил без строгого и внимательного обсуждения…
… Отношение моё к медицине резко изменилось. Приступая к её изучению, я ждал от неё всего; увидев, что всего медицина делать не может, я заключил, что она не может делать ничего; теперь я видел, как много всё-таки она может, и это «многое» преисполняло меня доверием и уважением к науке, которую я так ещё недавно презирал до глубины души…
… Некоторым из моих товарищей посчастливилось попасть в больницы; другие поступили в земство; третьим, в том числе и мне, пристроиться никуда не удалось, и нам осталось одно – попытаться жить частной практикой…
…Я чуть дотронулся до её живота, - больная вскрикнула. Ординатор вступил с нею в разговор, стал расспрашивать, как она провела ночь, и постепенно всю руку погрузил в её живот, так, что больная даже не заметила…
…Но что было меня уж совершенно неведомою областью – это течение болезней и действие на них различных лечебных средств…
…- Ну, вот, я очень рада!- удовлетворённо произнесла больная.- Вы, значит, стоите на высоте науки; откровенно говоря, я гораздо больше верою молодым врачам, чем всем этим «известностям»: те всё перезабыли и только стараются гипнотизировать нас своей известностью.
… Жизнь больного человека, его душа были мне совершенно неизвестны… мы с грехом пополам изучали болезни, но о больном человеке не имели даже самого отдалённого представления. Но что уж говорить о таких тонкостях, как психология больного человека. Мне то и дело приходилось становиться в тупик перед самыми простыми вещами, я не знал и не умел делать того, что знает любая больничная сиделка…
…-А я ему колоквинту назначил,- сконфуженно произнес я…
-Ай-ай-ай! – сказал Иван Семенович, покачав головою. - Такому слабому! Этак недолго и убить человека!...
…С каждым днём моей практики передо мною всё настойчивее вставал вопрос: по какому-то невероятному недоразумению я стал обладателем врачебного диплома, - имею ли я на этом основании право считать себя врачом?
…Я вышел как убитый; дело было ясно: своими втираниями я разогнал из железы гной по всему телу, и у мальчика началось общее гноекровие, от которого спасения нет… С острым и мучительным любопытством я подошел к трупу…
… «Наши успехи идут через горы трупов», - с грустью сознается Бильрот в одном частном письме.
…С откровенностью гения Пирогов рассказал в этой «исповеди практического врача» о всех своих ошибках и промахах, которые он совершил во время заведования клиникою. То, о чём другие решались сообщать лишь в частных письмах, «entre nous»,- Пирогов, ко всеобщему смущению и соблазну, оповестил на весь мир. Картина, нарисованная им, получилась потрясающая… И сколько таких проклятых вопросов в этой страшной науке, где шагу нельзя ступить, не натолкнувшись на живого человека!
…Десятки и сотни… загубленных человеческих здоровий и жизней… Я решил применять впредь на своих больных только средства, уже достаточно проверенные и несомненные… только те средства, которые безусловно испытаны и не грозят моим больным никаким вредом… Игра идет втёмную, и нужно быть готовым на все неожиданности…Клиническое наблюдение трудно и сложно…путём постоянного и непрерывного риска, блуждая в темноте, ошибаясь и отрекаясь от своих заблуждений, медицина и добыла большинство из того, чем она теперь по праву гордится. Не было бы риска – не было бы и прогресса; это свидетельствует вся история врачебной науки…
… Когда у Пирогова под старость образовался рак верхней челюсти, лечивший его д-р Выводцев обратился к Бильроту с предложением сделать Пирогову операцию. Бильрот, ознакомившись с положением дела, не решился на операцию. «Я теперь уж не тот бесстрашный и смелый оператор, каким Вы меня знали в Цюрихе, - писал он Выводцеву. - Теперь при показании к операции я всегда ставлю себе вопрос: допущу ли я на себе сделать операцию, которую хочу сделать на больном?» Значит, раньше Бильрот делал на больных операции, которых на себе не позволил бы сделать? Конечно. Иначе, мы не имели бы ряда тех новых блестящих операций, которыми мы обязаны Бильроту. Выход оказывается вовсе не таким простым и ясным, как мне казалось. «Употреблять только испытанное»…
…Я не имею даже отдалённого представления о типических процессах, общих всем человеческим организмам; а между тем каждый больной предстает предо мной во всём богатстве и разнообразии своих индивидуальных особенностей и отклонений от средней нормы. Что могу я знать о них? Двое на вид совершенно одинаково здоровых людей промочили себе ноги; один получил насморк, другой – острый суставной ревма-тизм. Почему?
…И всю жизнь жить и действовать под непрерывным гнётом такой неуверенно-сти!..
…Один молодой врач спросил знаменитого Сиденгама, «английского Гиппократа», какие книги нужно прочесть, чтобы стать хорошим врачом.
- Читайте, мой друг, «Дон-Кихота»,- ответил Сиденгам. – Это очень хорошая книга, я и теперь часто перечитываю её.
Но ведь это же ужасно! Это значит – никакой традиции, никакой преемственности наблюдения: учись без предвзятости наблюдать живую жизнь, и каждый начинай всё сначала. С тех пор прошло более двух веков: медицина сделала вперёд гигантский шаг, во многом она стала наукой; и все-таки какая ещё громадная область остается в ней, где и в настоящее время самыми лучшими учителями являются Сервантес, Шекспир и Толстой, никакого отношения к медицине не имеющие!
…А я, поступая на медицинский факультет, думал, что медицине можно научиться… Когда медицина станет наукой, - единой, всеобщей и безгрешной, то оно так и будет; тогда обыкновенный средний человек сможет стать врачом. В настоящее же время «научиться медицине», т.е. врачебному искусству, так же невозможно, как научиться поэзии или искусству сценическому. И есть много превосходных теоретиков, истинно «научных» медиков, которые в практическом отношении не стоят ни гроша…
… «primum non nocere, - прежде всего не навредить». Это должно главенствовать над всем. Нужно, далее, раз навсегда отказаться от представления, что деятельность наша состоит в спокойном и беззаботном исполнении указаний науки. Понять всю тяжесть и сложность дела, к каждому новому больному относиться с неослабевающим сознанием новизны и непознанности его болезни, непрерывно и напряжённо искать и работать над собой, ничему не доверять, никогда не успокаиваться. Все это страшно тяжело, и под бременем этим можно изнемочь; но пока я буду честно нести его, я имею право не уходить.
…Но всё-таки висящий над головою дамоклов меч «несчастного случая» и до сих пор держит меня в состоянии непрерывной нервной приподнятости. Никогда не знаешь, когда и откуда он придёт, этот грозный «несчастный случай»…Английский хирург Джеймс Педжет говорит в своей лекции «о несчастиях в хирургии»: «Нет хирурга, которому не пришлось бы в течение своей жизни один или несколько раз сократить жизнь больным, в то время как он стремился продолжить её».
… Общество живёт слишком неверными представлениями о медицине, и это главная причина его несправедливого отношения к врачам; оно должно узнать силы и средства врачебной науки и не винить врачей в том, в чем виновато несовершенство науки. Тогда и требовательность к врачам понизилась бы до разумного уровня. А впро-чем, - понизилась ли бы она и тогда? Чувство не знает и не хочет знать логики… В обществе к медицине и врачам распространено сильное недоверие. Врачи издавна служат предметом карикатур, эпиграмм и анекдотов. Здоровые люди говорят о медицине и врачах с усмешкою, больные, которым медицина не помогла, говорят о ней с ярой ненавистью…
…Я верю в медицину. Насмешки над нею истекают из незнания смеющихся… Прежде всего нужно быть с пациентом честным. Именно потому, что сами мы скрываем от людей истинные размеры доступного нам знания, к нам и возможно то враждебно-ироническое чувство, которое мы повсюду возбуждаем к себе…
…Врач может обладать громадным распознавательным талантом, уметь улавливать самые тонкие детали действия своих назначений, - и всё это останется бесплодным, если у него нет способности покорять и подчинять себе душу больного. Есть, правда, истинно интеллигентные больные, которым не нужно полушарлатанское «хорошее дыхание», которым более дороги талант и знание, не желающие скрывать голой правды. Но такие больные так же редки среди людей, как редки среди них сами талант и знание. Прошло много времени, прежде чем я свыкся с силами медицины и смирился перед их ограниченностью…
… «Из всей моей деятельности лекции – это единственное, что меня занимает и живит, - писал Боткин своему другу, д-ру Белоголовому, - остальное тянешь, как лямку, прописывая массу ни к чему не ведущих лекарств. Это не фраза и даёт тебе понять, по-чему практическая деятельность в моей поликлинике так тяготит меня. Имея громадный материал хроников, я начинаю вырабатывать грустное убеждение о бессилии наших терапевтических средств. Редкая поликлиника пройдёт мимо без горькой мысли: за что я взял с большей половины народа деньги, да заставил её потратиться на одно из наших аптечных средств, которое давши облегчение на 24 часа, ничего существенного не изменит? Прости меня за хандру, но нынче у меня был домашний приём, и я ещё под свежим впечатлением этого бесплодного труда».
… Жизнь проделывает над человеком свои опыты и, глумясь, предъявляет на наше изучение получающиеся результаты.
… Великий человек висит на кресте, его руки и ноги пробиты гвоздями, а медицина обмывает кровавые раны язвы арникой и кладёт на них ароматные припарки.
…Естественный отбор всё больше прекращает своё действие, медицина всё больше способствует этому, а взамен не даёт ничего хоть сколько-нибудь заменяющего его.
…В том-то и задача медицины, чтобы сделать этих слабых людей сильными; она же вместо этого и сильных делает слабыми и стремится всех людей превратить в жалкие, беспомощные существа, ходящие у медицины на помочах.
…Противоестественна организация человека, отставшая от изменившихся жизненных условий, противоестественно то, что человек принуждён на стороне черпать силу, источник которой он должен бы носить в самом себе.
Так или иначе, раньше или позже, но человеческому организму необходимо установиться и выработать нормальное соотношение между своими стремлениями и от-правлениями.
…Господству внешней природы над человеком приходит конец... Но так ли уж беззаветно можно этому радоваться?
… Гвианец скажет, сколько мужчин, женщин и детей прошло там, где европеец может видеть только слабые и перепутанные следы на тропинке.
…И Бог весть, что ещё ждет нас в будущем, какие дары и удобства готовит нам растущая культура!
… «Тело есть великий разум, это – множественность, объединённая одним сознанием. Лишь орудием твоего тела является и малый твой разум, твой «ум», как ты его называешь, о, брат мой, - он лишь простое орудие, лишь игрушка твоего великого разума». Так говорил Заратустра, обращаясь к «презирающим тело…»
…Будущее же это, такое радостное в общественном отношении, в отношении жизни самого организма безнадёжно-мрачно и скудно: ненужность физического труда, телесное рабство, жир вместо мускулов, жизнь ненаблюдательная и близорукая – без природы, без широкого горизонта…
…Те люди, которые стыдливее нас, и те, которые менее стыдливы, одинаково возбуждают в нас снисходительную улыбку сожаления к их «некультурности». Стыдливость, как оберегание своей интимной жизни от посторонних глаз, как чувство, делающее для человека невозможным, подобно животному, отдаваться первому встречному самцу или самке, есть не остаток варварства, а ценное приобретение культуры. Но такая стыдливость ни в коем случае не исключает серьёзного и нестыдящегося отношения к человеческому телу и его жизни… Стыдливость, строгая и целомудренная, не исключает даже наготы…
…Всё дело в привычке. Если бы считалось стыдным обнажать исключительно лишь мизинец руки, то обнажение именно этого мизинца действовало бы сильнее всего на лиц другого пола…
…Мы стыдимся и не уважаем своего тела, поэтому мы и не заботимся о нём; вся забота обращена на его украшение, хотя бы ценою полного его изуродования. Бесполезно гадать, где и на чём установятся в будущем пределы стыдливости…
… В настоящее время медицина, имея дело с женщиною, должна чутко ведаться с её душою.
…Этот случай в первый раз дал мне понять, что если от тебя ждут спасения близкого человека и ты этого не сделал, то не будет тебе прощения, как бы ты ни хотел и как бы ты не старался спасти его… В моём воспоминании никак теперь не могут соединиться в одно два образа этого Старикова: один – суетливо-предупредительный, заглядывающий в глаза, стремящийся к тебе; другой - чуждый, с вызывающе-оскорбительной развязностью, с красными, горящими ненавистью глазами… хуже больному – и лицо её горит через силу сдерживаемою враждою ко мне; лучше, - и глаза смотрят с такою ласкою! «Доктор. Спасите его! Доктор…» И, крепко сжимая своими сухими пальцами мой локоть, она пристально смотрит мне в глаза жалкими, молящими и в то же время грозными, ненавидящими глазами, как будто хочет перелить в меня сознание всего ужаса того, что будет, если мальчик умрёт…
А я – я смотрел в глаза обеих женщин, сиявшие такою восторженною признательностью, и мне казалось, что я ещё вижу в них исчезающий отблеск той ненависти, с которою глаза эти смотрели на меня три дня назад.
Они ушли. Я взялся за прерванное их приходом чтение. И вдруг меня поразило, как равнодушен я остался ко всем их благодарностям; как будто над душою пронёсся докучный вихрь слов, пустых, как шелуха, и ни одного из них не осталось в душе. А я-то раньше воображал, что подобные минуты – «награда», что это – «светлые лучи» в тёмной и тяжёлой жизни врача!.. Какие же это светлые лучи? За тот же самый труд, за то же горячее желание спасти мальчика я получил бы одну ненависть, если бы он умер. К этой ненависти я постепенно привык и стал равнодушен. А неожиданным следствием этого само собою явилось и полнейшее равнодушие к благодарности.
Все больше я стал убеждаться, что и вообще нужно прежде всего выработать в себе глубокое, полнейшее безразличие к чувству пациента. Иначе двадцать раз сойдешь с ума от отчаяния и тоски.
Да, не нужно ничего принимать к сердцу, нужно стоять выше страданий, отчаяния, ненависти, смотреть на каждого больного, как на невменяемого, от которого ничего не оскорбительно.
…У них явилась по отношению ко мне какая-то преувеличенная, изысканная вежливость; ясно чувствовалось недоверие и отвращение ко мне, но и то, и другое тщательно прикрывалось этой вежливостью, которая лишала меня возможности - поста-вить вопрос прямо и отказаться от дальнейшего лечения. Да это, в сущности, и не было недоверием: я просто являлся символом и спутником всем надоевшего, всех истомившего страдания и, как олицетворение этого страдания, я стал ненавистен и противен…
…Нужно ко всему этому привыкнуть, не нужно тяготиться таким отношением, потому, что это лежит в самой сути дела. Но часто, особенно с неизлечимыми, хроническими больными, вся сила привычки и все усилия воли не могут устоять перед взрывами ярой ненависти отчаявшегося больного к врачу. Высшую радость для врача со-ставляет возможность отказаться от такого больного, но при всей своей ненависти, больной часто цепко держится за врача и ни за что не хочет его переменить.
Вся деятельность врача сплошь заполнена моментами страшно нервными, которые почти без перерыва бьют по сердцу. Неожиданное ухудшение в состоянии почти поправляющегося больного, неизлечимый больной, требующий от тебя помощи, грозящая смерть больного, всегдашняя возможность несчастного случая или ошибки, наконец, сама атмосфера страдания и горя, окружающая тебя, - всё это непрерывно держит душу в состоянии какой-то смутной, не успокаивающейся тревоги. Состояние это не всегда сознаётся. Но вот выдаётся редкий день, когда у тебя всё благополучно: умерших нет, больные все поправляются, отношение к тебе хорошее, - и тогда, по неожиданно охватившему тебя чувству глубокого облегчения и спокойствия, вдруг поймёшь, в каком нервно-приподнятом состоянии живешь всё время. Бывает, что совершенно падают силы нести такую жизнь; охватит такая тоска, что хочется бежать, бежать подальше, всех сбыть с рук, хотя на время почувствовать себя свободным и спокойным.
Так жить всегда – невозможно. И вот кое к чему у меня уж начинает вырабатываться спасительная привычка… Стал я свыкаться и вообще с той атмосферой постоянных страданий, в которой приходится жить и действовать. Я чувствую, что во мне постепенно начинает вырабатываться совершенно особенное отношение к больным; я держусь с ними мягко и внимательно, добросовестно, стараюсь сделать всё, что могу, но – с глаз долой, и с сердца долой…
Это – странное свойство души притупляться под влиянием привычки в совершенно определённом, часто очень узком отношении, оставаясь во всех остальных отношениях неизменною. Раньше я не мог себе представить, а теперь убежден, что даже тюремщик и палач способны искренне и горячо откликаться на всё доброе, если только это доброе лежит вне сферы их специальности.
…-Сейчас, доктор! Одну минутку… Будьте добры!- быстро проговорил муж. Продолжая рыдать, он поспешно выдвинул ящик комода, порылся в нем и протянул мне три рубля.
- Не надо! – сказал я, нахмурившись и отводя его руку.
- Нет, доктор, как же так? – встрепенулся он. – С какой стати? Нет, уж, пожалуй-ста!..
Пришлось взять. Я воротился домой. Мне было тяжело и обидно, полученные три рубля жгли мне карман: каким грубым и резким диссонансом они ворвались в их горе!
… О, эта плата! Как много времени должно пройти, чтоб хоть сколь-нибудь свыкнуться с нею! Каждый твой шаг отмечается рублём, звон этого рубля непрерывно стоит между тобой и страдающим человеком. Сколько осложнений он вызывает в от-ношениях, как часто мешает делу и связывает руки! Особенно тяготил меня первое время самый способ оценки врачебного труда – плата врачу не за излечение, а просто за лечение. При теперешнем состоянии науки иначе и быть не может; но всё-таки казалось диким и бессмысленным получать деньги за труд, не принесший никому пользы…
…Да, именно, - мы только обязаны лечить людей по всем правилам науки. И не наша вина, что эта наука так несовершенна. Если бы врач получал вознаграждение только за успешное лечение, то, щадя свой труд, он не стал бы браться за лечение сколько-нибудь серьёзной болезни, так как поручиться за её излечение он никогда не может.
… Всё время он называл товарища не по имени, а «доктор», всё время держался с тою изысканною вежливостью, которою люди прикрывают свое брезгливое отношение к человеку. С этих пор коммерсант перестал обращаться за помощью к товарищу. В своих делах он, конечно, не считал предосудительным предъявлять клиентам векселя и счета; но врач, который в свое дело замешивает деньги… Такой врач, в его глазах, не стоял на высоте своей профессии. Поведение коммерсанта поразило меня и заставило сильно задуматься; оно было безобразно и бессмысленно, а между тем в основе его лежал именно тот возвышенный взгляд на врача, который целиком разделял и я. По мнению коммерсанта, врач должен стыдиться – чего? Что ему нужно есть и одеваться, и что он требует вознаграждения за свой труд! Врач может весь свой труд отдавать обществу даром, но кто же сами-то эти бескорыстные и самоотверженные люди, которые считают себя вправе требовать этого от врача?...
… «Труд врача, - писал д-р Гордон, - не может правильно оцениваться определённым, раз и навсегда положенным гонораром. Бессонная ночь, проведенная у постели бедняка-больного, вполне оплачивается сознанием исполненного долга; пользуя же больного состоятельного, врач вправе претендовать и на соответствующую труду его материальную оценку. У врача, без сомнения, много святых обязанностей в отношении ближнего; но должны же быть кое-какие обязанности и по отношению к врачу со стороны больного или окружающих его…»
… По подсчету проф. Сикорского, в главнейших амбулаторных пунктах г. Киева (Красный Крест, Покровская община и др.) было подано в 1895 г. свыше 138 000 бесплатных врачебных советов. Если оценить каждый совет только в 25 коп., если допустить, что у себя на дому и при посещениях врачи со всех берут плату, то всё-таки выйдет, что двести киевских врачей ежегодно жертвуют на бедных около тридцати пяти тысяч рублей… Читатель, сколько в год жертвуете на бедных вы?
Если бы люди всех профессий – адвокаты, чиновники, фабриканты, помещики, торговцы – делали для несостоятельных людей столько же, сколько в пределах своей профессии делают врачи, то самый вопрос о бедных до некоторой степени потерял бы свою остроту. Но суть в том, что врачи должны быть бескорыстными, а остальные… остальные могут довольствоваться тем, чтоб требовать этого бескорыстия от врачей.
… выход – в сознании, что мы – лишь небольшая часть одного громадного, неразъединимого целого, что исключительно лишь в судьбе и успехах этого целого мы можем видеть и свою личную судьбу и успех.
Ну, как, Коллега? Вы не сетуете, «потеряв» время на чтение?
Вересаева В.В. надо не читать, а перечитывать…Скромный диффзачет на по-следнем курсе медуниверситета по творчеству В.В. Вересаева и А.П.Чехова принёс бы более пользы, чем любое громкое открытие в области медицины…Можно снисходительно простить Викентия Викентиевича (28-33-летнего автора «Записок») за его ироническое отношение и к… гомеопатии. Мне думается, такой взгляд был по нескольким причинам: во-первых, не повстречались излеченные ганеманновским способом люди, во-вторых, у гомеопатии есть Буква закона и Дух его - с «Буквой» В. Вересаев ознакомился, а с «Духом», видимо, нет. «Буква» наша: Подобие, «Дух» же – Сово-купность, - именно здесь может почувствовать себя относительно уютно честный, наблюдательный и думающий врач, стоящий перед устрашающей Бездной – Индивидуальностью. Если В.В. Вересаева и можно назвать «аллопатом», то таким из них, кто, по моему мнению, достоин встречи с С. Ганеманом в Высшем Граде.
По следам записок В.В. Вересаева. В.А. Тарасюк (Винница, Украина) Автором, врачом-гомеопатом, представлен интереснейший экскурс в «Записки врача» известного коллеги, публициста, историка, писателя В.В. Вересаева (1867-1945). Анализ мнений и высказываний В.В. Вересаева, в том числе и о гомеопатии, очень точен и полезен для всех представителей медицинской науки. По слідах записок В.В. Вересаєва. В.А. Тарасюк (Вінниця, Україна) Автором, лікарем-гомеопатом, наданій дуже інтересний екскурс до „Записок лікаря” відомого колеги, публіциста, історика, письменника В.В. Вересаєва (1867-1945). Аналіз поглядів та висловлень В.В. Вересаєва, в тому числі й про гомеопатію, дуже точний і корисний для всіх представників медичної науки. Информация об авторе.Известный винницкий гомеопат Виктор Александрович Тарасюк – глубоко образованная, творческая и духовная личность. Каждое из его выступлений, любая публикация, новые семинары – частичка истинной Школы Жизни и Человеколюбия. Участник множества конференций и форумов разного уровня, автор статей в «Вестнике гомеопатической медицины» и «Украинском гомеопатическом ежегоднике» и прекрасный специалист. E-mail: vitar2005@inbox.ru
|
|||||||
Украинский гомеопатический ежегодник: По следам записок В.В. Вересаева |
||||||||
|
|
|