Это было 10-го октября, в полдень, когда Weigel и я сели в дилижанс. Все пространство вокруг было заполнено людьми. Мы чувствовали себя в новой среде, как должна чувствовать себя невеста-крестьянка в свадебном наряде, едва зная, как двигаться, всё же, вынужденная делать это постоянно. Лошади тянули нас вперёд, безразличные ко всему, кроме их груза, который заботил их намного больше, чем бремя, которое лежало в наших сердцах и умах.

Я останавливался в Ошаце (Oschatz), для болезненного расставания с Луизой, которая не хотела и слышать слово «Америка», которая, как, она сказала, разрушит все её надежды. Даже слово «Амстердам» звучало для её ушей резко. Я должен был оставаться спокойным, хотя молчание причиняло мне боль. Каждая вещь, казалось, сговорилась задержать меня в Ошаце. Многое нужно было сделать в Лейпциге, где мой компаньон, Вигель (ботаник, назначенный короной), раздражался из-за задержки. Плата за проезд в дилижансе была заплачена. Я должен был нанять частный транспорт; ничего другого не было. Было достаточно времени, когда я позже прибыл в Лейпциг, позаботиться о наших делах, и доставить письмо Плассу (Plass).

Это хорошо, когда при расставании, серые нити в ткани тревог перемежаются красными нитями радостного ожидания, как это было с нами, уезжающими. Всегда те, кто остаются, вдвойне чувствуют боль расставания. Для нас бремя расставания было легче; для наших друзей в Дрездене, Ошаце и Лейпциге оно было тяжелее.

Вечером отъезд из Лейпцига был оживлён ссорой с властями по поводу нашего огнестрель-ного оружия. Места было много, поскольку, помимо главной кареты, было четыре дополнительных фургона, однако нам должны были запретить взять наши винтовки. Прусский офицер не желал брать на себя ответственность, и вопрос должен был быть передан вышестоящему начальству, не-посредственно Министру почт Саксонии, который позволил нам взять наше оружие, но постано-вил, что мы должны оставить наших собак.

Мы начали нашу поездку, и заняли сначала места в одной из дополнительных карет. Среди пассажиров была потасовка. Вигель и я должны были быть отделены, потому что вооружённых до зубов, с четырьмя ружьями, в том числе пять стволов и два меча, нас считали опасными, и никто не желал делить с нами поездку, против чего мы нисколько не возражали. На некоторое время мы предоставили кров прусскому офицеру, майору, который пропустил предыдущую карету в пота-совке за места. Позже он дал благоприятное мнение о нас остальной части пассажиров. Караван напоминал одну из многоножек, которые очень быстро ползают. Он состоял из ног приблизитель-но пятидесяти лошадей. Его сегментированное тело было оборудовано впереди жёлтой головой и грудью, и кнутами вместо антенн. Его внутренности, с разветвлениями, были представлены 24 или 25 пятью пассажирами в каретах. Как Паразиты, по его сторонам ехал эскорт из пяти верховых; что они были сосунками, было видно на каждой остановке. Во всей многоножке из ста десяти ног, ещё десять принадлежали многосуставному десятитысячнику, обычно называемому стоножкой. Если сначала нам нужно было решить математическую проблему, то теперь она была географиче-ская. Мы проехали через семь поместий. Второй страной, в которую мы приехали, была Пруссия, где в Номберге (Naumburg), где мы остановились на длинную остановку, я получил тёплый приём и пожелания успеха.

Стапф (Stapf), опора нашей медицинской школы, который должен был ждать меня, соглас-но договорённости, уже ожидал. Хотя, переписываясь с ним в течение долгого времени, мы нико-гда не встречались, и времени, казалось, слишком мало для этой встречи, учитывая остановку в пути. Мы ожидали прибыть в полночь, но было уже два часа, когда я вышел, чтобы найти моего друга. Я вышел и увидел незнакомцев, которых, если бы я и знал их, возможно, не признал бы в темноте, т.к. не было луны. Мой основной целью на встрече со Стапфом было получение опреде-лённых лекарств, которыми я должен был закончить моё снаряжение, а также получить совет об определённых вещах, которые нам следовало сделать. Кроме того, были лекарства, которые при-шли мне на местную почту, и, возможно, письмо. Беспокойство охватило меня: я поехал бы без моих пальто и штанов, чем без ганемановских лекарств. Ничего на почте! В ярости я потребовал начальника почтового отделения, который спал. Почтальон, стоящий рядом, спросил: «Что случи-лось, почему спешка? Вот пакет от доктора Стапфа для путешественника, который должен про-ехать. Это, должно быть, Вы», - сказал он, указывая на меня пальцем. Он наблюдал за мной – без шапки, до ушей в накидке, под ней ружьё и охотничий нож – ужасный вид. В этот момент человек, немного сутулый, просто одетый, академического вида, с коробкой под рукой, ступил вперёд, го-воря: «Конечно, Вы, должно быть, доктор Геринг?». «Это я; а Вы - доктор Стапф?» - спросил я. «Мой дорогой друг», - сказал он, - «Какая торжественная первая встреча с таким скорым расста-ванием! Какое огромное свершение, эта поездка, какое достижение и какая опасность! Но пошли; пошли быстро».

Когда мы шли по тёмным улицам, наши голоса познакомили нас, наши лица были в тём-ных контурах. В его доме мой друг дал мне лекарства, которые я просил в своем письме, и ещё несколько, все подлинные и лучших приготовлений, тщательно упакованные и готовые к длинной поездке. Все, что я должен был дать взамен, было обещаниями, благодарностью и некоторыми замечаниями по поводу его советов. Сомнительные вещи и вопросы были выяснены. Но, больше об этом, - дальше. Со всеми заботами и тревогами, вызванными перспективой отъезда домой, моё сердце было довольно, встретив лицом к лицу такого великого человека, как Стапф, кем я до на-стоящего времени мог только восхищаться на расстояния. Для меня это было вознаграждением: слова, которые он говорил, освещали для меня самую тёмную ночь.

Мне была предоставлена возможность в последний момент, перед отъездом, получить приветствие от ещё одного человека, от самого Ганемана, который стоит и всегда будет стоять вы-соко надо всеми нами, нашим учителем, передовым человеком не только в его столетии, но и в тысячелетней истории. Всё из того, что было высмеяно, уничижительно высмеяно, объявлено бе-зумием, большинство из этого - ребяческий лепет, - не могло препятствовать мне оказать уваже-ние человеку, который противостоял миру суеверия, и этот огонь навсегда будет гореть во мне. Можно ли меня осуждать за такие слова! С удовольствием я перенесу всё презрение, которым мо-гут меня покрыть. Это будет всего лишь бесконечно малая часть горы грязи, которую они пробо-вали вылить на его имя. Благословенное и победное в нём навсегда сделает жизнь счастливой для меня. Желания моего сердца, интенсивное желание в моей душе, пылающей горячей любовью, найдут завершение в служении ему, в предоставлении миру того, что он хочет. Со всем знанием, полученным человечеством, не может быть никого другого, никого большего для меня, чем он, до смерти. Не может быть ничего шире или выше, чем небеса и принадлежащее им. Часто я не только чувствовал и говорил это, но и облёк это в письменной форме, как я делаю теперь, и буду продол-жать делать.

И так случилось, что этой тёмной ночью, под крышей небес, это приветствие было прине-сено мне тем, сердце которого бьется в радостном единении с моим. Слова были: «Ганеман посы-лает Вам его сердечное приветствие; даёт Вам своё благословение и желает Вам удачи». Дважды он сказал это мне; третий раз я готов был обнять его, но пришло время садиться в дилижанс. Мне казалось, как будто тёмная ночь внезапно осветилась этими словами, полученными через моего друга Стапфа. Это походило на благословение, и мои ноги, казалось, касались освящённой земли. Больше поздравлений в Веймаре, и пакет. Окен (Oken) прислал книгу по ботанике и, к моему удо-вольствию, было письмо из дома.

Мы остановились на ночевку во Франкфурте - с шести вечера пятнадцатого, до шести ве-чера семнадцатого. Было много удовольствий в эти сорок восемь часов. Я отнёс паспорта секрета-рю фон Карловицу (von Carlowitz), который принял их с восклицаниями восхищения, когда он увидел подписи на них своего дорогого друга, имя которого я не запомнил. «Ах!», - сказал он, - «Подпись моего очень дорогого N. N. Я должен представить Вас послу». Я извинился за свое пальто и ботинки. «Не имеет ни малейшего значения. Вы приехали от моего дорогого N. N. Это его почерк, дорогой человек! Идите, в чём Вы есть; Вы в поездке. Его почерк! Я покажу ваши пас-порта послу и ознакомлю его с вашими пожеланиями. Добро пожаловать!»

Я был любезно принят Министром иностранных дел, который был сама вежливость, без какой-либо формальности. Его превосходительство, как также некоторые из слуг в его доме, знали фрау Блюм, мою домовладелицу в Дрездене. Его светлость имел способность извлекать информа-цию без малейшей неучтивости. Мы были приглашены на обед. Мой друг Вигель, занятый делами ботаники, отклонил приглашение. Я пошёл и насладился прекрасным днём. Мой хозяин выказал самый живой интерес к нашему предприятию, и был готов дать советы, которые, в большинстве случаев, были даны слишком поздно. Он думал, что мы должны были заручиться поддержкой Герцога Веймара или, по крайней мере, так как было слишком поздно, обратиться к его сыну в Гельдерне (Geldern), который очень интересовался ботаникой. Но мы не смогли этого сделать. Он упоминал жену прежнего губернатора в Суринаме, который сделал ей дом во Франкфурте, но она временно отсутствовала. После осмотра наших паспортов он обеспечил их одобрение голландским чиновником на следующий день, и наши пожелания были удовлетворены. Отъезд был в некоторой спешке, чтобы не пропустить нашего судна. Я сделал, однако, доброе дело, успев принять меры для остановки по пути в Мейнсе (Mayence), куда мы прибыли семнадцатого, и оставались до утра девятнадцатого, когда погрузились в быстрое парусное судне, идущее вниз по Рейну.

Я понял, в начале моего отъезда, что среди многих вещей, которые я должен научиться улучшать, есть мой почерк. Когда я думаю, что небольшое дополнительное внимание и сдержан-ность необходимы, чтобы чётко писать, таким образом, удовлетворяя читателей, которые так лю-безно и терпеливо берут на себя труд детально изучать нашу корреспонденцию, и каким мучением это могло стать для тех из наших друзей, которые должны трудолюбиво расшифровать то, что должно вдохновлять, а не утомлять их, я решаю сразу добиться большего успеха в будущем. Я хорошо знаю усилия, которые сам предпринимал в чтении моего собственного почерка, даже да-леко не в худшем варианте. Размышление и разговор всегда были достаточно легки для меня. С чтением и выслушиванием - труднее. Мне нужно быть более усидчивым. Говоря об улучшении в письме, это предполагает улучшение стиля, который едва ли относится к этому письму, так как сейчас я пишу не для публикации. Это, однако, никоим образом не изменит содержание моих пи-сем, за исключением того, что больше внимания будет уделяться систематизации наблюдений. Эти мысли не приходили мне в голову, когда мы плыли по Рейну в густом тумане, который мешал видеть что-нибудь. Я размышлял тогда о реализации человеческих желаний, и о том, что нас ждёт. Люди вокруг нас говорят о своих планах на путешествие, и заняты, связывая свой багаж.

Мне вспомнились планы, которые мой друг Дехмэль и я когда-то строили после долгой разлуки: совершить поездку по Рейну. У меня было это желание, которое переросло в сильное стремление осенью 1824 года, когда дни были прохладны и прекрасны, а воздух - наполнен пени-ем птиц. Это было в дни моей молодости, когда я вообще не имел денег, только долги, которые должны быть заплачены, и никаких перспектив. Мой буклет, Бедный Генри, сейчас меня немного обогатил, и были перспективы от продажи Водного Эльфа. На сердце было легко, когда мы плыли по зелёным водам Рейна. Следующей осенью, согласно обещанию, мы встретились вновь, чтобы совершить поездку вместе, и теперь ещё раз, осенью, сидя в дилижансе, на моём пути к Франк-фурту, я должен был снова встретиться с другом, чтобы он сопроводил меня в поездке по Рейну. На сей раз положение стабильно, и с лучшими перспективами на будущее.

Мой ум был занят давно лелеянным решением написать трактат, и в нём реализовать мно-гие пожелания. В этом есть очарование ожидания. Я имею в виду написать о совершенствовании определённых свойств, типа памяти и т.п., что возможно будет на досуге, и при тщательном изу-чении. Впереди должен быть чёткий путь и уверенность в победе, или ничего не получится. Я уже опустил ручку в чернила, чтобы написать такую книгу, которая, хотя ещё не сделана, занимает мой мозг в часы досуга. Большая часть этого всё ещё в тумане, как тот, через который мы сейчас проходим. Но больше об этого позже.

Когда мы приблизились к Бингену (Bingen), туман ушёл, открыв древние замки. Рейн тёк, так всегда, и всё было красиво, как прежде. Мы видели, как виноградари собирали свой виноград, время сбора для которого пришло в этот же день.

Я думал о поэтах и их восторженных описаниях, искренних, не искажённых, и моих собст-венных лучших часах, в которые я писал стихи. Они, хотя и небольшой ценности, по крайней ме-ре, были правдивыми и не притворными, если я могу так сказать. Я упоминаю это, потому что позже, по-своему, от меня могут ожидать описание красоты мира. Я не могу вспомнить, когда я был столь глубоко тронут, взволнован или облагорожен описаниями красоты. По этой причине я никогда не был в состоянии писать или говорить в возвышенных словах о вещах, замеченных или испытанных в поездке. Я полагаю, что мог бы путешествовать через Швейцарию или Италию, не написав ни одного опьяняющего письма. Я с радостью опишу комнату, с её мебелью, или челове-ка, к которому я испытываю симпатию, но не могу связать это с пейзажами, которые для меня уходят в тень. И не знаю, почему это так. Я пытался, однако, в письме, написанном недавно, объ-яснить это себе. Это, как я понимаю, чувства определённой, чёткой действительности, которые я испытываю через события, которые происходят в моей жизни. Даже события, очень важные в жизни, типа женитьбы, не могли ничего изменить. В конце концов, вещи, которые случаются, яв-ляются всего лишь картинами того, что происходит в наших умах в момент тихой медитации. Ве-щи, о которых я читал, и другие, задуманные в воображении, принимают форму и поставляют ма-териал для разработки. Всё виденное - повторение (Jedes sehen ein iviedersehen). В настоящее вре-мя действительность, новизна, хотя они доминируют надо мной, не нарушают моей невозмутимо-сти. Нет никакого непреодолимого желания видеть новый мир, такого, как некоторые могут чув-ствовать: острое желание видеть тропики, прежде, чем они испытывают их жару. Для меня все внешние чувства, а также мои мысли, даже написанные со страстью, остаются мирно прочитан-ными на бумаге. Я спокоен, в основном улыбаюсь, редко затрагиваемый слезами радости или го-ря; и, в последнем случае, только в вопросах, которые касаются самых внутренних тайников моего сердца.

Наше судно продолжало свой путь по зелёному королевскому Рейну пока, на следующий день, мы не увидели синие горы Семи Холмов, когда они появились на заднем плане. Я грустил, прощаясь с синими холмами, столь дорогими для меня с детства; дорогими, как будто они были людьми. Это были холмы, которые, больше чем что-либо другое, обогатили мои юные счастливые дни; друзья пришли позже и отдельно. Только в последнее и короткое время друзья умножились, а холмы отошли на задний план, но там они будут стоять навсегда, незабытыми. Это было проща-ние с холмами, которые вызвали у меня тоску по дому, когда я бросил длинный и блуждающий взгляд назад. Именно среди их скал и долин, лесов и вершин деревьев я чувствовал себя счастли-вым и дома, прежде чем я был понят другими. Именно там я собрал мои экземпляры, отдыхал и мечтал о мечтах, которым следовало освещать мои будущие годы. Многое случилось с тех пор, случается теперь, и, всё же, я чувствую, что однажды буду тосковать по этим высотам больше, чем обо всём другом на земле; чтобы от них получить другие планы на будущее. Следующие голубые горы, которые будут радовать наши глаза, в случае, если мы не доберёмся, чтобы увидеть пик Те-нерифе (Teneriffe), будут горы в глубине Гвианы. В настоящее время я не имею желания видеть их; мне должно сначала стать легче на сердце.

Мы прибыли в Кельн ночью. Я едва мог разобрать в тусклом свете луны неисчислимые шпили над стенами зданий, простиравшихся по берегам. Я сказал себе: «Это - Рим Германии». Там, на расстоянии, стоял купол, как гигантский муравейник, великолепная структура, которую полностью я никогда не смог постичь. Мы бродили по улицам древнего города, освещённого лун-ным светом; видели большое кладбище с многочисленными крестами. Общее впечатление было впечатлением от города со многими могилами. Как раз было время, чтобы обеспечить наш проезд в дилижансе, и ранним утром следующего дня, которое было туманным, мы оставили святой го-род, который, оглядываясь назад из низменности, казался, синим на расстоянии.

Я сохраню свои впечатления от моего первого дня в Голландии для другого письма, в ко-тором я расскажу о большем, что имеет отношение к определённым людям.

Мы проехали от Мейнса (Mayence) до Кобленца (Coblentz), по Рейну, девятнадцатого, прибыв в Кельн двадцатого, и, покинув его рано двадцать первого, приехали в Утрехт в полдень двадцать второго, а в Амстердам - вечером того же дня. Здесь нас ждали хорошие новости. Я со-общу некоторые вещи об этом большом городе позже, не предназначая их для многих.

Оказалось, что мы путешествовали с ненужной поспешностью. Утром, когда я оставил Кельн, Вигель, который остался, поехал один в Брюссель, чтобы получить от министра внутрен-них дел наши паспорта и письмо к секретарю морского флота. Моя причина оставить Вигеля со-стояла в том, чтобы частично сэкономить расходы, и частично уделить внимание делам, которые могли бы стать необходимыми в случае поспешного отъезда после его прибытия. Он вскоре при-был, привезя с собой важное письмо Министру военно-морских дел в Гааге. Его финансов хватило только, чтобы добраться до этого места, и потребовалась ещё одна поездка в Гаагу. У нас теперь были самые лучшие паспорта и рекомендательные письма Губернатору, всё - к нашему удовле-творению. Аналогично, наши встречи с французским Консулом здесь были очень приятными и удовлетворительными. Мы должны сказать, что к нам обращались с бoльшей добротой, чем мы, возможно, ожидали. Устроив первый и самый важный пункт к нашему удовлетворению, мы долж-ны рассмотреть наше второе предприятие, - наше судно. Последнее, а также его пассажиры, кото-рые должны плыть с нами, кажутся приятными, и стоимость проезда - разумной. Компания на судне может быть не такой, как желаешь, но у нас есть наши книги, которые помогут сделать жизнь терпимой в часы досуга.

В ожидании здесь, в Амстердаме, мы знакомимся с городом, когда позволяет плохая пого-да и необходимость экономии. Нас любезно приняли в различных кварталах. Мы были удовлетво-рены сделанными закупками. Бумага большого размера, тридцать стопок промокательной бумаги, помимо других видов, которые мы нашли здесь более дешевыми, чем в Дрездене, упакованы для доставки на борт завтра. Стеклянная посуда не дороже, чем в Дрездене, того же самого богемского качества. Нашу одежду для поездки мы получили по разумной цене от честного дилера. Ботинки предлагали по разным ценам, но об этом позднее. Мы много спорили вообще с торговцами, с их жадностью к деньгам. Наша жизнь текла в ожидании благоприятных ветров, которые должны прийти с того же направления, что и наши деньги. Добрый человек принёс нам наш первый де-нежный перевод; даже оставил нам кошелёк, в котором он принес его, так как у нас его не было. На утро после нашего прибытия, как только открылись магазины, а это поздно, мы пошли по ним за тысячью и одной мелочью большей или меньшей важности, ища лучшее и самое дешевое.

Теперь мы уже хорошо освоились, и были как дома в большом городе. Мы едим в четыре дня, и, если компания не обеспечивает развлечение вечером, то возвращаемся в нашу комнату к нашим книгам, бумагам и счетам. Большая часть нашего времени занята чтением, письмами, ри-сованием и т.п. Многих из более редких экземпляров рыб из чужих краев я хотел бы получить для моей коллекции, но я не имел ни места для них, ни финансов, чтобы заплатить за них. Всё было незнакомо для меня. Я заинтересовался дорогими растениями, которые растут в море, которые мне разрешили увидеть и подержать в руках.

Как только подует благоприятный ветер, многие суда уплывут, часть из них - еженедельно, до января; другие позже, при подходе весны, если ветер и погода будут благоприятны. Наши письма будут доставлять в сохранности. Первое судно, которое возвратится с Запада, после того, как мы прибудем, привезёт моё второе сообщение в место, где было написано первое.

Я был в театре. Хорошо развлекся, хотя я мало что понял. Большинство пьес - переводы, некоторые из Коцебу (Kotzebue) и Ифланда (Ifland), которые всё ещё в моде, другие - француз-ские. Я хочу познакомиться с местными жителями. Язык - прекрасен. Он имеет очарование для неиспорченного уха, которое делает внушительным его серьёзную сторону, прежде всего, в том, что является искренним; а также его комическая сторона, которая передаётся очаровательно. От-борная краткость, где он имеет преимущество перед чистым немецким, его мягкость и беглость, позволяют передать предложение гладко, а не так, как у нас – более сильно. Поэтому он лучше приспособлен к крутым комедиям. Можно было бы думать, что комическая опера будет процве-тать здесь. Немцам из верхней и нижней части нужно лучше познакомиться. При взаимном зна-комстве язык извлёк бы значительную пользу. Актёры здесь выражаются с глубиной, их работа тонкая и умная, всё же, всегда ограниченная. Я не видел, что кто-нибудь из них говорил зло или вопил. В общем, они показывают полный контроль дикции, но, время от времени, склонны рисо-вать картину слишком резко, с определённой угловатостью жестов. Можно было бы пожелать быть немцем с нижней части, чтобы писать пьесы для них, но слышать слова, которые говорят так красиво. В разговоре, который всегда чрезвычайно живой, и в своих речах, они сохраняют пра-вильные интонации, что не всегда происходит у нас, и они переходят легко и изящно с одного то-на на другой, что мы приучены слышать только от мастеров сцены. Но нужно слушать актрису, чтобы стать полностью очарованным красотой языка.

В очень расхваленном балете было немного того, что было не наигранным. Мужчина - танцор, хотя ловкий, двигался толчками и неестественно, с шутовскими манерами. Его жесты бы-ли неуклюжи. Кое-что можно было сказать здесь о том, как далеко возможно развить язык физи-ческой экспрессии в жесте. Но больше об этом в другой раз. Пьеса была слабой. Если что–то под-линное и было написано, она этого не показала. Ничего не осталось, кроме сентиментальной пока-зухи; плохая работа. Чтобы достичь чего-нибудь стоящего в этом направлении, нужен совет музы-кантов и танцоров, чтобы быть хорошо подготовленным к такой работе. Лучше всего оставить ба-лет для оперы, чему он законно принадлежит. Танец, который показывают здесь, не менее утоми-телен, чем в другом месте. Искусство, которое балерина приобрела постоянной и напряжённой практикой, потрачено впустую на уродливые, порочные и безвкусные сюжеты. Будем надеяться, что улучшатся смехотворные детские танцы, которые сейчас в моде; ничего не может быть хуже, чем возможное введение карикатур, как, например, танец животных. Даже пустяковое улучшение было бы долгожданным.

Голландец не имеет ушей, по крайней мере, у него замедлена реакция. Слышны крики до-машней птицы на улицах и постоянный шум всех видов. Перезвоны колоколов беспокоят больше всего. Без резонанса один звук сталкивается с другим. Каждый шпиль, указывая время дня, не совпадает темпом с другими. Звон раздражает уши, тревожит достоинство и святость места. Крик и вопли на улицах, редко мелодичные, всегда жалобны. Музыка всех видов звучит скорбно. Среди изобилия народных песен можно было бы ожидать некоторые популярные, особенно немецкие и французские.

Письменный язык голландцев более характерный, чем наш собственный. Говорить на язы-ке трудно для немца из Средней и Южной Германии; как южные немецкие диалекты, которые ка-жутся нам неестественными, как будто говорят иностранцы…

Наше судно бросило якорь на реке Суринам в Форте Амстердам, на соединении двух рек, 18-го января, в 4 часа дня. Было слишком поздно добираться до Парамарибо в тот же день. Капи-тан намеревался отослать уведомление о прибытии в то же место. Он взял нескольких наших пу-тешествующих компаньонов, чей дом был здесь, вместе с несколькими другими на берег, в его ялике. Наконец, мы будем иметь возможность, впервые за долгое время, иметь вечер в нашем рас-поряжении. Я, прежде всего, посвящу некоторое время письму и пошлю то, что закончено, с пер-вым судном, которое приплывёт. Другое письмо, возможно, дубликат, должно следовать с моим следующим.

Путешествие было приятным и быстрым. Большинство судов, отплывших перед нами, ещё не прибыли. Из восьми судов, которые вышли из порта с нами, только одно догнало нас в послед-ний день. Мы несколько раз встретили неблагоприятные ветры, что дало почувствовать то, что могло бы случиться в шторм. Почти всегда возникал сильный бриз, чтобы помочь нам в нашем пути. Когда другие суда убирали паруса, наш капитан держал несколько из них поднятыми, таким образом, продвигаясь вперед. Мы редко стояли, и, к счастью, только короткий период. Отсутствие ветра задержало много судов в море. В то время, когда наше судно лежало праздно, что было ред-ко, мы пользовались случаем ловить рыбу. Было не единственным удовольствием созерцать море, такое спокойное, отражающее синий цвет с неба, но оно давало и отдых, а также возможность поймать некоторых медуз и рыб. Мне доставило большое удовольствие исследовать и изучать эти замечательные существа. Я сделал рисунки, препарировал, и узнал новые вещи о них, не записан-ные в книгах. Пока ещё мы не нашли способ сохранить медуз, которые быстро погибают без воды и разлагаются. Их изумительные цвета и строение исчезают из вида даже во время процесса рас-сечения. При более благоприятных условиях мы сделаем далее попытки увеличить нашу коллек-цию экземпляров и, с лучшими сохраняющими методами, доставить их готовыми на рынок. Эти случайные яркие пятна в занятиях естествознанием были редкими в нашей поездке. В нашем сле-дующем грузе пакеты записей несколько скудны, они будут доказательством, что морское путе-шествие, особенно первое, - не благоприятный случай для того, чтобы думать или писать.

Вигель, который не так хорошо перенес путешествие из-за того, что был ботаником, был рад узнать, что судно коснулось берега; вдвойне довольный, потому что он снова найдёт землю под ногами на следующий день. Теперь, когда мы увидели пальмы, новая жизнь открывается пе-ред нами. Все виды яркие и обнадёживающие, и мы чувствуем, как будто погружаемся в ясную и люминесцентную атмосферу.

Хотя мы едва пришли в себя от усталости, приняв визиты и заведя новые знакомства, мы начинаем чувствовать себя как дома. Вигель и я восхищены новыми растениями, которые мы на-шли и поделили, и, в первый день, мы поймали паука-птицееда (Aranea avicularia) в нашей комна-те. Позавчера мы купили, по разумной цене, двупалого живого ленивца необычного размера. Сле-дующее судно должно отплыть в такой спешке, что нам едва позволяют дать достаточно времени, чтобы написать больше, чем короткую первую записку. Скоро, насколько возможно (приблизи-тельно через 6 или 7 месяцев), мы будем ждать сумку писем из дома.

Огромное богатство растений, новые разновидности, легко получаемые; такое же изобилие редких насекомых получить труднее. Пауков-птицеедов птиц можно поймать сотнями. Летающих насекомых тоже. Фонарных мух недостаточно, и их можно поймать только внутри.

Я хотел бы продолжить моё пребывание здесь, в надежде на наличие большего количества свободного времени для научного наблюдения, для которого, как сейчас, я должен выкроить вре-мя. Что касается снятия шкур, для чего время ограничено, работа может быть более-менее сносно достигнута. С большинством шкур птиц, особенно попугаев, чрезвычайно трудно справиться, по-тому что перья ломаются, и они легко рвутся. Шкурка колибри - не такая уж лёгкая задача. Чтобы снять шкуру с тигра, требуется помощь ассистента в течение целого дня, а для тапира - два груз-чика из порта на тот же отрезок времени. Пусть небеса вскоре пошлют побольше этих монстров; я буду рад позаботиться об их шкурах. Надеюсь, что будет готова другая часть груза к отгрузке, притом, что это, возможно, избранные экземпляры. Мы, сначала, используем самый обычный ма-териал и тот, что под рукой, как начало и доказательство нашей активности. Из насекомых должно быть не меньше десяти тысяч для первой посылки, иначе не стоило бы упаковывать их в коробки. Шкуры животных в этом климате причиняют нам наибольшее беспокойство, потому что они очень медленно высыхают, поэтому нужно это делать в печах, а доступны только печи для обжи-га. Это, и мышьяк, которым пропитывают шкуры, делает процесс трудным, но следует найти спо-собы и средства.

Самые большие враги здесь – самые маленькие по размеру. Маленькие жёлтые муравьи, длиной в дефис, немедленно появляются под руками, как только чувствуют запах мертвечины, - и они подчищают всё, что находят, с удивительной скоростью. Яда они избегают, но едят вокруг и ниже тех мест, которые содержат его. Насекомых трудно спрятать от этих вредителей. Постоянная бдительность и обходы с утра до ночи, пробуя восстановить то, что, как кажется, уже испорчено, являются единственным лекарством, кроме быстрой транспортировки шкур в Саксонию, и более прохладного, более свежего воздуха Европы. Скоро больше.

Моё второе сообщение. Не копия первого, которое было написано при самых неблагопри-ятных обстоятельствах. Тогда я начал заболевать, совершенно не зная об этом, пока состояние не стало настолько ослабленным, что я едва мог ходить, и должен был лежать почти всё время, днем и ночью, с очень высокой температурой. Я полностью выздоровел от приступа, который продол-жался недолго. К моему сообщению о безопасном прибытии могу добавить, что никоим образом не желаю вскоре предпринять другую поездку. Наши дела процветают.

Мы встретили очень дружественный приём у губернатора, которого мы посетили сегодня в первый раз. Нам оказали привилегию, от которой нельзя было отказаться, - сделать экспедиции через колонию, и обещали письма чиновникам в фортах, находящихся в самой глубине. В эти мес-та письма губернатора допустят с привилегией поселить нас, если мы пожелаем. Нам, аналогично, предоставили официальные представления и приглашения, чтобы посетить деревообрабатываю-щие, кофейные, сахарные и хлопковые плантации, во всех местах, внутри страны и на побережье.

Здесь есть очень много немцев, которые считают за честь поддержать наше дело, которо-му, к моему негодованию, и к позору для нашей страны, да будет это сказано, способствовали гол-ландцы. Что касается голландцев, они воздерживаются от препятствий, и пробуют воспринимать это с признательностью. Здесь есть молодой немецкий врач по имени Гусман (Husmann), имею-щий прекрасный зоологический музей, куда мы имеем доступ для наблюдений. Этот человек для нас - кладезь советов. Он делится плодами собственных исследований с предельным великодуши-ем. Это общение – единственное, что встретилось на нашем пути, будет благословением.

В. арендовал дом, где мы живем вместе. Я занимаю верхний этаж, часть под крышей. Мы вскоре ожидаем переезда в другое место. Мой друг не может получить собственное владение раньше, чем через пятнадцать месяцев. Здания здесь очень просторные, давая достаточно места, чтобы расположиться.

Охота на животных - исключительно вопрос удачи, зависимый от чернокожих и индейцев, и того, что они приносят к нашей двери. Это означает трату наличных денег, хотя вещи здесь сто-ят гроши. Попытки ставить самим ловушки трудны, и редко успешны. Мы сняли шкуру с ленивца (Bradypus didactylus) необычного размера. Большую игуану, с телом длиной в ярд и хвостом - в два, мы поймали живой. Мы также имеем живое сумчатое млекопитающее небольшого вида, и скелет колибри.

Мы добавили к нашему домашнему хозяйству чёрного слугу, необходимого для наших нужд, и стоящего своих денег. Он несёт наше оружие и контейнеры в экспедициях в кустарники, может стрелять и управляться с дикими животными, помогает со снятием шкур, и хорошо прово-дит время у нас на службе.

Точно, что так называемый «паук-птицеед» не пожирает колибри, это - сказка негров. Ко-либри этой области не высасывает нектар из цветов, вероятно, никто из них не делает этого; они живут, питаясь маленькими жуками, которые скрываются в цветах.

Я написал Вам о нашем первом приёме здесь, по прибытии, о наших впечатлениях и ожи-даниях, с обещанием написать опять, через несколько недель, с более полным описанием наших соседей. Тем временем прошли два месяца.

Я могу предположить, что наши нынешние виды на будущее стали более зрелыми и обе-щают продолжение. Все равно, Ваш ответ на это письмо может прийти только в то время, когда мы должны будем готовиться к отъезду. Я бы предпочел более длительное пребывание, макси-мально долго, не отсутствуя слишком долго в Германии.

Наш приём здесь можно было бы назвать великолепным; его яркость является скорее субъективной, чем объективной. Есть, в целом, общее желание покровительствовать нам. Нельзя сказать, как долго это может продолжаться. В настоящем у меня нет свободного времени, чтобы выполнить моё намерение описать всех мужчин и их семейства, или дать Вам более полную кар-тину нашей общественной жизни. Должно быть, будет время, когда будет меньше работы, и, за-тем, будет возможность изучить нравы и обычаи страны и её людей. Социальное общение дорого, но жить без этого стоило бы больше, с меньшим количеством выгоды.

Я попрошу Вас послать сообщение Карловицу (Carlowitz) во Франкфурте, выражающее признательность за всё, что он сделал для нас. Именно благодаря его официальному представле-нию в колониях, на этой иностранной земле, нас всюду встретили столь приятным приёмом; сна-чала министр Клоут (Clout) в Голландии, затем губернатор здесь. Клоут, который живёт здесь, около губернатора, представил нас другим людям, влиятельным жителям города; один из них, Хэйундген (Hayungen), советник юстиции, ранее был в Германии, и является поклонником немец-кой литературы. После того, как мы познакомились с ним, он представил нас далее, и сам поддер-жал нас, посылая редкие экземпляры, которые сам собрал. Он сопровождал нас к Форту Амстер-дам, поблизости, которым руководит майор Дуерстелер (Duersteler), надзирающий за границами колоний с их военными постами, до самых дальних границ. Сопровождение его в одной из его экспедиций, к этим отдалённым местам, даст нам возможность изучить местных жителей, что, весьма вероятно, случится, поскольку мы уже получили очень много приглашений на плантации: некоторые поблизости, другие – отдалены; которые мы должны выбрать с некоторым затруднени-ем.

В феврале мы провели восемь дней на недавно заложенной плантации, принадлежащей доктору Гусману, молодому немецкому врачу, который приехал сюда, чтобы изучать естествозна-ние и обеспечить себе независимое проживание. Мы были приглашены назвать и исследовать его интересную коллекцию, и нашли разговор с ним интересным и просвещающим. Он служил в не-мецких и в российских кампаниях. Другие коллекции были открыты для нас, и мы были рады ис-пользовать эту привилегию в своих интересах.

Готовясь в марте к посещению более отдалённой плантации, мы получили спешное при-глашение от майора сопровождать его в поездке на Сарамакку (Saramacca), одну из самых диких и наименее населённых рек. Майор, который намеревался посвятить этой экспедиции восемь дней, протянул время к почти четырнадцати, что было мне приятно, поскольку я очень хотел иметь та-кую возможность перед отъездом в Германию. Вооруженный майор помогал собирать экземпля-ры, в то время как мы продвигались к Форту Сароу (Sarou) и Форту Натан (Nathan); первые шесть дней - поездка на Север, последние - на побережье. Из обоих мест, хотя времени было мало, мы привезли много интересных экземпляров. Мы обогатили свой опыт в этой поездке, и будем знать, как лучше экипировать нас для подобных случаев в будущем. Эта поездка не стоила нам ничего. Нужно сделать другие, подобные экспедиции, к другим рекам. Упаковывая и размещая вещи, мы получили ещё более важное приглашение.

Негры-бушмены, живущие в более возвышенных областях, мирно сосуществуют с коло-ниями. У них есть гонец между ними и городом, а голландцы имеют чиновника, имеющего титул начальника почтового отделения, что представлять их. Один из них находится в верхней и средней части Суринама (эта поездка - в одиннадцать дней отсюда). Этот чиновник был здесь сейчас, и, кажется, очень хотел, чтобы мы посетили его. Мы намереваемся сделать это, дай Бог, в начале мая, в течение трёх месяцев. По соседству больше нет индейцев. Это могла бы быть одной из на-ших самых важных поездок и, возможно, последняя, которое мы можем сделать. Я предполагаю взять с собой отсюда мулата, который является хорошим охотником, опытным в снятии шкур. Вещи, прибывшие оттуда, имеют большее значение, т.к. вдвое перевесили приобретения, какие могло быть сделаны здесь.

Мы преуспеваем и надеемся на длительный успех. Я не буду писать до окончания нашего возвращения из экспедиции. Перед нашим отъездом мы пошлём все, что пока собрано, при сле-дующем отплытии Н.... Под рукой нет многого зоологического материала, но я сделаю специаль-ное сообщение относительно этого. Если этот первый вывоз покроет стоимость транспортировки, я буду удовлетворён. Я имею несколько редких экземпляров, но, к сожалению, не все они нахо-дятся в лучшем состоянии сохранности. Время для бабочек ещё не пришло. Большинство птиц линяет, это повреждает шкурку. Многих из животных, являющихся хорошей пищей, но трудно сохраняемых, подают к столу. Однако, не говоря уже о других трудностях, главное препятствие имеет отношение ко мне.

У меня нет другого подготовленного письма, поэтому любезно заставляю это сделать Вас лично для моих родных. Больше в следующем месяце, когда с экземплярами прибудет пакет пи-сем.

Я всё ещё должен Вам обещанное сообщение о моравских братьях. Вы, должно быть, же-лали узнать о них. Я не забыл, как искренне Вы убеждали меня написать быстро и много о моих «возлюбленных миссионерах». Не забыты Ваши дружественные и очень впечатляющие слова из наших бесед. Я бодро принялся за задачу создания этого сообщения. Хотел бы сделать это пуб-лично, на весь мир, но не могу, в этом случае, сделать это открыто или так бодро, потому что то-гда мне нужно оправдываться, из страха не казаться сентиментальным, и, таким образом, потерять влияние многих. Я встретился с намёками здесь, как ранее и в других местах, когда меня обвиняли в смешении с католиками, или, по крайней мере, в том, что склонен к мистике. Иногда мне отка-зывали с замечанием, что молодые люди не должны быть набожны; что в старших можно изви-нить, в молодёжи было лицемерным или сентиментальным, или, в лучшем случае, они были сла-баками, которые сеяли их дикий овёс и т.д., и т.д. Большинство здесь считают вещи само собой разумеющимися, - безразличны, показывая небольшой интерес к необычным вещам. Это - несча-стная страна, несмотря на её многие благословения и ресурсы.

Аборигены, индейцы, насколько я могу судить из слухов и их посещений, гораздо менее впечатляющие, чем, как говорят, северные племена. Они - бродячие люди, более склонные зани-маться преследованием (охотой?), чем сельским хозяйством. Они далеки от того, чтобы быть об-манщиками, и, без задней мысли, берут всё, чего сейчас хотят. Влияние, которое белые оказывают на более дружественные племена, могло бы, возможно, пробудить их душу, как случилось в Се-верной Америке. Пока что они видят мало пользы. За готовые изделия они получают в обмен «ог-ненную воду», а когда они пьяны, их легко уговорить на остальную часть их имущества за малую плату. Они часто возвращаются за большим количеством виски, но не показывают много уваже-ния к продавцам и мошенникам. Немногие остатки традиций оставили им Бог и высшие существа, их слабые попытки почитания идола и их священников, которые немного выше остальной их час-ти, и мешают более либеральному образованию найти свой путь к ним.

В политике они остаются незамеченными, люди считают их незначительными, но их, вре-мя от времени, использовали против негров-бушменов, которых они не любят. Моравские братья посылают миссионеров к индейцам, из которых немногие крещены. Что касается остальных, ос-тавшихся некрещёными, думая о них, я не знаю; вероятно, они также безразличны.

Негры, которые были привезены сюда, которые составляют большинство населения, явля-ются большими реципиентами. Они принесли с собой в большой мере идолопоклонничество, но их язык, порождённый здесь, более красочный, и постоянно пополняемый словами, помогает им общаться с белыми людьми, которые обогащают их мышление. Значительная часть из них креще-ны, хотя они пребывают в меньшинстве.

Бушмены, которые были освобождены ранее, были сначала недружелюбны к белым, но, после проявлений большой доброты от них, стали более покорными; хотя, из-за их врождённой гордости, их труднее обратить в веру. Они обладают многими привилегиями, продолжают торгов-лю древесиной, но тратят деньги на мишуру. Существующее распоряжение (ослабить их с помо-щью роскоши и разложения) терпит неудачу из-за их свободной жизни в лесу, что приносит им больше добра, чем тот вред, который могут причинить заграничные искушения. Они - в разногла-сии с белыми, и служат для них бременем. Последние живут в страхе бушменов, которых они знают. Моравские братья посылают им миссионеров в надежде на новообращённых.

Рабы, которые более многочисленны в городе, где они служат больше в различных местах, чем на плантациях, особенно отдалённых, и некоторые из них, которые были освобождены, более доступны, чем бушмены, с которыми они, однако, смешиваются.

К так называемым Kleurlinge (смесь черных с белыми, мулаты) обращаются с большим уважением, и от них требуют меньше работы. Они обладают большими преимуществами, и боль-шему количеству из этого класса дана свобода. Большинство из них также крещены. Хотя, более одарённые по своей природе, умственно и физически, немногие из них в целом свободны от неже-лательных черт. Однако, они готовы к учению. Я считаю их более способными и восприимчивы-ми. Под влиянием Моравских братьев они стали послушными перед законом, и проводят церемо-нию бракосочетания согласно традиции.

Белые, за исключением высоких чиновников, которые женаты на законном основании, жи-вут вместе по обычным законам, по обычаям Суринама, санкционированным традициями. Ино-странцы, которые приезжают сюда по коммерческим причинам, богатеют и остаются, нанимая домоправительниц, негритянок, мулаток, даже рождённых свободными белых девушек. Только зажиточные белые девушки из лучших классов ищут предложения и подходящие браки. Много шуток о мулатках, прошедших свадебную церемонию. Я сам знаю девушек, которые предпочтут жить без брака с богатым человеком, чем быть в законном замужестве с бедным, и это - совет их родителей. Как правило, о многочисленных детях от таких союзов, в какой-то мере, заботятся и образовывают их отцы, не позволяя переносить трудности; но, в общем, когда отцы умерли или ушли, или поменяли жен, детьми пренебрегают, и они становятся бедняками, растут недорослями и катятся по плохой дорожке. Таким образом, получается, что белый наказан его самым священ-ным имуществом, его детьми, страдать от преступной торговли людьми, виновником которой он является.

Лень цветной расы заставляет домовладельца нанимать, по крайней мере, нескольких слуг, в маленьких домах - пять или шесть, в больших - до сорока или пятидесяти. Все белые дети воспи-тываются чернокожими, за исключением отдельных случаев, когда лучше образованные белые матери проявляют заботу о своих детях. Даже детей нельзя удержать от связи с неграми, языком которых они учатся говорить, что само по себе является бедой, потому что от первого языка, кото-рый преподают человеку, зависит его более высокое развитие. В результате, дети не только оста-ются тупыми и глупыми, но и набирают многие вещи, особенно, плохие привычки, которые при-стают к ним и разрушают их жизнь, не наполовину, а полностью.

Такой является почва, где должно сеяться небесное семя. Сеятели Слова здесь – Морав-ские братья, которые, хотя их число сильно уменьшилось с прежних времён, повсеместно уважае-мы и любимы. Простой честный народ, как Вы знаете их дома, живущие как одна семья, усердные без спешки, простые в привычках, ещё более дружественные, чем те, которых я встречал дома. Лицемерие, которое существует у людей дома, не существует здесь. Они бедны, но умудряются выглядеть респектабельно, на земле, где проживание дорого. У них есть пекарня, из которой мы получаем наш ежедневный хлеб, также портняжный магазин, чем они зарабатывают на свои еже-дневные потребности и, кроме того, делают добро сообществу.

Больше об этих хороших людях в моём следующем письме, и кое-что также о других, ко-торые занимаются делом обращения в другую веру?! Также больше об их действиях, их пропове-дях и обучении…